Из воспоминаний Анны Алексеевны: Мы жили в местности Сайылык, неподалеку от Екюндю Вилюйского района. Младшего брата Николая, в 1941 году забрали на фронт прямо с конефермы, где он работал. А в 1942 году ушёл на войну и старший брат Иван.   Собрали у нас парней и мужчин со всей округи, за ними из Вилюйского военкомата человек в форме явился. Верхом они уехали. До сих пор слышу, как грязь под копытами их коней чавкает. Обезлюдел наслег - из одной семьи по два-три человека забирали. Из нашей семьи трое на фронт ушли - братья и муж старшей сестры. Не вернулся никто...  Потом другая беда пришла - засуха. Земля от зноя трескалась, пожары начались, всё кругом дымом заволокло, а мы думали, что это до нас дым войны долетает. Огонь к деревне подходил, вокруг неё старики, женщины и дети каналы рыли. Всё, что посеяли, на корню сгорело, а что не сгорело - саранча пожрала. Но план выполнять надо: зерно сдай, масло сдай, мясо сдай. Налог военный, заем...   К зиме начался голод, люди стали от голода умирать. А ведь и зерно на колхозном складе было, и коровы у многих, да что с того - склад каждый вечер опечатывали, сама вместо отца по ночам его сторожила, а коров даже личных забивать нельзя - всё на учете было. Есть нечего было, сосновой заболонью спасались, очистишь дерево от сучьев, коры, снимаешь эту заболонь - по 2-3 метра снимается, потом режешь её помельче и долго-долго варишь. Только наесться нельзя. Вроде съел много, а живот бурчит. 

       В девять лет я полноправным работником колхоза стала. Наравне со взрослыми места для пашен расчищали, пни выкорчевывали, а они чуть ли не с нас ростом. С самого утра и до позднего вечера собирали колоски ржи и ячменя, косили и собирали сено. На сенокосе до первого снега работали. Вода в озере уже ледком затянется, а ты обмотаешь босые ноги травой, да и лезешь в воду осоку косить или сгребать. Торбаса мы берегли, не надевали, других-то нет. А когда окоченеешь вконец, залезешь на кочку и помочишься на ноги. Постоишь, пока тепло, потом обратно - работать. Осенью темнеет рано, бывало распряжешь коня или быка, чтобы попаслись, а у них уже сил на это нет. Залягут где-нибудь и лежат тихо. Ищешь, ищешь их в кромешной тьме, а они на зов не откликаются, даже кажется не дышат, чтобы не нашли их, дали отдохнуть хоть немного.  Зимой и того хуже. За дровами в лес поедешь, рубишь самые тощенькие лиственницы - большие-то не под силу, привезешь полные сани, а хватает этого от силы на две растопки. Отец сильно болел - туберкулез у него был, но он всю деревню кормил - охотился, рыбу ловил. Многие потом говорили, что без него не выжили бы. А он почти сразу после войны умер... На озеро рыбачить мы с ним вместе ходили, я ему помогала. По ночам сети чинила. Вечерами вместе с матерью рукавицы, шапки, кянчи, кисеты шили для красноармейцев, я думала, что для братьев на фронт шью, очень старалась... А утром вставали очень рано... И начинался трудовой день. 

      Мать всё ждала сыновей с фронта, надеялась, что вернутся. Одежду их проветривала, торбаса шила: "Вернутся - наденут". На обоих извещения в 1943 году пришли - одно летом, второе осенью. Она всё равно ждала.